Наталия Ивановна Шеховцова. Газета «Красное знамя», Харьков. Наша дорогая «шефша»»

03 Авг 2024

Сегодня исполняется 90 лет со дня рождения легендарной «шефши». Её авторитет был непререкаем для всех в редакции, включая  самого Диомида Илларионовича Сердитова. Для нас, молодых корреспондентов, Шеховцова  была не просто авторитетом. Её роль в редакции мы  чувствовали и понимали не более, чем устройство подводной лодки. Наталия Ивановна  для нас  была прежде всего учителем, её уроки  мы помним и вспоминаем всю жизнь.

С виду — простая, я бы сказал — незатейливая женщина.  Без покровителей и «крыши». Пришла в «Красное знамя» из многотиражки Харьковского велозавода. Где-то в семидесятых годах это было, возможно —  в период смены редакторов и  остальной верхушки газеты.  А  может  и раньше. Мне этот период неизвестен, хроники по нему нет. Как нет по сей день и воспоминаний коллег.

 Скриншот "Лица сквозь годы" на Ютуб. На 3 мин 11 сек. https://www.youtube.com/watch?v=3xQ6GEYb90M
Скриншот «Лица сквозь годы», Ютуб. На 3 мин 11 сек.

Отдел промышленности, строительства, транспорта и научно-технического прогресса  по праву считался ведущим в  большом промышленнм  городе. Располагался в трёх помещениях  в левом крыле десятого этажа. Это был единственный отдел на этаже с руководством газеты и её секретариатом.  И в этом что-то было…  Особенное. Или — особенность выбора «шефши» после переезда редакции с ул. Сумской во вновь построенное здание на Московском проспекте, 247.

Диомида Сердитова  за глаза называли «шеф». Наталию Шеховцову — «шефша». Ничего в этих определениях необычного, кроме… Кроме дистанции. Её почти не было.  Шеховцова могла отменить  кадровое решение редактора (как это было со мной),  а в самой редакции внимательно наблюдали за «малым совнаркомом», который каждый день в обеденный перерыв «заседал» в кибинете Шеховцовой или Профатиловой (зав. отделом писем).  Конечно, там были обычные женские «тёрки»,  прямого отношения к внутренней и внешней политике редакции не имеющие.  Да и что могло в первую очередь заботить незамужних Тамилу Константиновну и Наталию Ивановну? Но «совнарком», так или иначе, был центром,  где вырабатывались и объединялись мнения женской части редакции.

Судьба нашей «шефши» складывалась непросто. Одинокая женщина, с не вполне здоровым сыном. В быту — почти аскетична. В её интонациях чувствовалась большая досада на  часть  неверных или неадекватных мужиков. Истинную причину  её чувств никто не знал. Как со стороны   и не понимал, почему Шеховцова особенно внимательна к  молодым парням в её отделе. Нет,  за пять лет работы под её руководством я ни разу не увидел не то что поступков — минимальной женской похоти в её глазах. Да, она была строга и немногословна в  определении задач, но НИКОГДА не повышала голос на подчинённых.  Помню, как  до предела затянул сдачу важного  в номер материала,  на что ответсек пожаловался редактору,  но  она тихонько приоткрыла дверь и  сказала: «Ты меня без ножа режешь…»  Стало невыносимо стыдно, что всю ночь пробухал,  а потому материал  на машинке быстро дотюкал и отнёс  ей на подпись.  И знаете, чем она ответила, прочитав? Сказала, что это один из лучших моих материалов. И как было не понять, не зауважать и не оценить её характер после этого?

Шеховцовой  предлагали стать собственным корреспондентом журнала СЖ СССР «Журналист» по Украине. Но она отказалась.  Копаться в чужом белье — не её принцип. Брать  и перерабатывать готовый материал — тоже. В редакции, помимо Шеховцовой, была ещё одна известная журналистка. Нина Семёновна Голдобина (псевдоним Щербакова). По причине некоторого сходства  подписей читатели их часто путали.  Но… Нина Семёновна, безусловно талантливая в молодости актриса, а впоследствии жерналистка, писала свои материалы по наработкам МВД, прокуратуры и решениям судебных органов.  Кое-что в стиле фельетонов, что привлекало читателей.

Шеховцова была противоположностью Шербаковой. Шеховцова никогда не шла  по следам уголовных дел, не прославляла  правоохранителей и, упаси боже — предложить ей заказуху. Она копала от народа, от заводских цехов и институтов, где была масса несправедливости в отношении простых людей. Она шла в открытый бой за права человека с директорами и министрами, ментами и прокурорами, проводила собственные расследования, которые суды не могли не принимать во внимание. Она была неугодна системе,  которая в период деградации (и гонки на лафетах) пыталась любым сособом сохранить своё влияние.   Вообще не употребляя алкоголь, Наталия Ивановна выступала против горбачёвской «трезвости»,   воодушевляла нас на нестандартные темы и ходы.  В те годы мы, наверное, единственные в партийной печати, разоблачали навязываемые перестроечными деятелями темы. Например, о голодоморе. Но  самый заметный, самый первый  в СССР  репортаж о ЗАБАСТОВКЕ рабочих принадлежит перу Наталии Ивановне. О забастовке на Харьковском тракторном заводе в середине восьмидесятых.

Я не застал на этажах Московского проспекта конец перестройки и развал  СССР. Мне неведомы перипетии,  в результате которых из газеты ушла часть коллег,  а их место заняли те, кто был на вторых и третьих ролях, ошивался по этажам, предлагая на все лады свои неуклюжие заметки. Я не знаю, где сейчас Красное знамя, хранившеесяч в актовом зале редакции и Орден Красного Знамени, которым награждена газета. Я только могу догадываться, почему  она  за год-полтора в пять-семь раз снизила тираж. Как и не знаю, кому принадлежит идея «Времени». Шеховцова как-то говорила, что идея принадлежит ей. Однако впоследствии Елена Зеленина, о которой у меня нет и пары добрых слов, сказала что этот заголовок придумала и предложила она. Впрочем, это уже не столь важно. Наше преКрасное знамя уже было полностью втоптано в грязь.

Последний раз говорил  с Наталией Ивановной ровно десять лет назад. Ей исполнилось восемьдесят.  Она рассказала, что ушла из редакции по причине несогласия с её политикой.  От себя добавлю: из редакции, которую она в большей, чем кто-либо сделал(а).  Из редакции, которая  на пике своего расцвета имела третий областной тираж в СССР,  а значительная часть журналистов — дипломанты и победители Всесоюзных конкурсов,  награждённые медалями  и активно публикуемые центральными СМИ. В те годы Шеховцова получила статус Заслуженного журналиста,  а это, прростите, совсем не то звание, которое присвавалось даже тем, кто не состоял в СЖ. Заметка на сей счёт на сайте за 28 августа 2023 года.

Десять лет назад, в августе 14-го, мы говорили по телефону. Помечтали о встрече в том же году. Не сбылось. Затем связь с «шефшей» прервалась. Уже создавая сей мемориальный проект, я  пытался  узнать судьбу Шеховцовой у сотрудников «Времени». Но никто толком не ответил. Показалось, что эти люди специально уводят  разговор в сторону, говоря что она куда-то выехала…  То ли в Курскую область, то ли на Кубань… Куда? В восемьдесят пять лет, с больными ногами.?! В силу причин, я не мог инициировать поиск Наталии  Ивановны через украинское МВД. Ни тогда, ни сейчас.  Боюсь, в ходе войны эта ситуация станет вовсе безнадёжной.

И последнее. По молодости   мы часто бываем грубы и нелепы в  словах и оценках. В те годы мы годились Наталии Ивановне в  сыновья,  а  потому много чего было. Почти как в любой семье. И только сейчас понимаем и совестливо осознаём свои ошибки, стыдимся и пытаемся  уберечь от них своих детей и внуков.

Прости, Наталия Ивановна!

Связаться с автором

Машины редактора, зама и журналистов газеты «Красное знамя» в годы перестройки

19 Сен 2023

Почему-то вспомнил, а потому решил отметить. В редакции нашей газеты перестроечного периода   было несколько автомобилей. Не считая личных авто корреспондентов. Перечислю некоторые.

Редакторская «Волга». Чёрная 24-ка второй модификации (с клыками).Затем, во второй половине восьмидесятых, её сменила более совершенная по виду модель ГАЗ-3102. Тоже — чёрная. Надо сказать, что такой цвет был только на машине Д.И. Сердитова. Даже А.М. Сытникк   возила обычная «двадцатьчетверка» белого цвета. Важный момент: на машинах Сердитова и Сытник стояли чисто обкомовские номера, с серией ХАО. Эти авто не имели препятствий при перемещении.

У нашего редактора были два личных «жигулёнка». Сначала ВАЗ-21013, затем — салатового цвета «семёрка». Но \ не помню, чтобы Сердитов хоть раз приезжал на них на работу. Живя в районе Госпрома, я часто встречал его, направлявшегося в метро. Как и по дороге от метро «Московский проспект» до редакции. Водителем у Сердитова был Стёпа (на фото справа внизу с поднятым пальцем), он редко забирал редактора из дома. Да и времена уже были, так сказать — гласные, руководителей призывали к бережливости и совести.

По понятным причинам   редакторские «Волги» корреспондентов на задания не возили. Но мне несколько раз «повезло». Правда, причины этого были далеки от журналистики, на то были хозяйственные причины. Да, главное не указал. Её номер был 30-72 ХАО. То есть — чисто обкомовский номер.

Редакционная Волга "Красного знамени""

Волга Сорокопуда. Светло-бежевая 24-ка второй модификации. Сразу о номере. Он на ней был закамуфлированным менторским: 02-95. Серию не помню, но она точно не обкомовская. Хотя, по   возможностям нарушать и ехать куда захочется — не уступала обкомовской. Ибо номер этой «Волги» ассоциировался не с каким-то районным отделением милиции, а с УВД области, что на Совнаркомовской.

Эта машина также не предназначалась для корреспондентов. Таков был «табель о рангах. И лишь когда Николай Михайлович Сорокопуд был куратором важных журналистских акций — эта машина использовалась по прямому назначению, то есть — возила нас по работе.

Сам же Сорокопуд   почти всегда приезжал в редакцию на личной «шестёрке» тёмно-бежевого цвета.   А водителем «Волги Сорокопуда» был Лёша Б. , фамилию не называю. Этот весёлый и общительный парень очень много знает о внередакционных пристрастиях бывшего заместителя редактора.

Ещё у нас была «Нива». Обыкновенная, не навороченная. Эта, несмотря на прожорливость, возила журналистов «Красного знамени» по полям и райцентрам, особенно в период уборки урожая. С утра набивалось нам в неё до отказа по человеку с отдела (мужчин только), и   очень толковый водитель Юра К. (на фото первый слева в верхнем ряду) развозил нас по направлениям, по очереди высаживая перед райкомами, а к вечеру забирая обратно. ПО месту мы передвигались на райкомовских машинах в сопровождении, как минимум — второго секретаря или заместителя предрайисполкома.   По городу эта Нива не передвигалась, так как не было в этом нужды.

Ещё был приписанный к редакции бортовой ЗИЛ-130. Уж не знаю, зачем. Если что и возил, так для нужд издательства. Ну или когда картошку журналистам по домам развозили. Постоянного водителя не было, а когда надо — Юра за руль садился.

Журналисты предпочитали передвигаться на своих авто. Хоть по городу, хоть — в Барвенково за 150 километров. Иногда на местах наливали… Бензина. Но чаще всего приходилось отказываться, особенно когда собирали о гостеприимных хозяевах критические материалы.   Но в общем, в коллективе из, без малого 100 человек, владельцев личных авто было немного. Я бы сказал — исключительно немного. В восьмидесятых годах прошлого века личное авто ещё как-то считалось элементов престижа.

 

Владимир Морской: один из первых сотрудников «Красного знамени», 1938 год»

17 Сен 2023

Владимир Морской

Определение «безродный космополитизм» в конце сороковых стало таким же, как и «буржуазный национализм». Следователи и оперативники из МГБ очень полюбили это определение и привлекали к ответственности за такие преступления в подавляющем большинстве евреев, которым удалось пережить Вторую мировую войну и которые теперь стали мозолить глаза руководству СССР.

Сотни дел на государственных или военных деятелей из числа евреев фабриковались под это обвинение. Не обошли такие репрессии и нашего героя — театрального и литературного критика из Харькова — Морского Владимира Савельевича.

Он был арестован сотрудниками Управления МГБ по Харьковской области 8 апреля 1950. Морского обвиняли в том, что: «… до 1949 будучи критиком проводил антисоветскую работу в области литературы и театрального искусства и был разоблачен, как буржуазный космополит. Будучи враждебно настроенным, Морской с 1949 и в последующее время проводил антисоветскую агитацию, клеветал на вождя народов, мероприятия, которые проводила ВКП (б) и Советское руководство, демократическое устройство в СССР, распространял провокационные слухи о жизни трудящихся в Советском Союзе и одобрял антисоветские радиопрограммы с Америки и Англии».

Журналиста и критика с почти 30-летним стажем бросили за решетку. Перед следователями стояла нетипичная для них задача: через анализ рецензий и статей Морского доказать его вину в антисоветской деятельности.

Но история нашего героя начинается не здесь. Он родился в 1899 в Екатеринославе (ныне — Днепр). Настоящее его имя и фамилия Вульф Мордкович. Через год их семья переехала в Харьков, который фактически станет родным городом для Морского.

Здесь он окончил гимназию, а также посещал консерваторию, где учился игре на скрипке. 1917 год и революционные события захватили молодого Вульфа и он некоторое время работал на почте и телеграфе в качестве «революционного» работника и проверял телеграммы.

Когда в 1918 в Харькове было восстановлено украинскую власть и жизнь несколько стабилизировалось, то Мордкович поступил на учебу в медицинский институт, где с перерывами учился 4 года.

Перерывы в обучении были связаны с тем, что после завершения Первой мировой войны украинские территории, в том числе и Харьков, снова стали местом противостояния между несколькими конфликтующими сторонами: большевиками, белогвардейцами и войсками УНР.

Именно захват Харькова в 1919 году армией Антона Деникина стал поводом к тому, что Вульф эвакуировался в Саратов. Здесь интересно отметить, что в период украинской власти гетмана Скоропадского Мордкович мог спокойно жить и учиться в городе, но с приходом белогвардейцев, которые были известны своими еврейскими погромами, вынужден был эвакуироваться.

Как впоследствии оказалось, можно было и не выезжать из Харькова. Белые взяли город в июле 1919-го, тогда глава харьковской еврейской общины встречался с генералом Деникиным и просил о защите еврейского населения (в Харькове располагался штаб Добровольческой армии). Харьков остался единственным крупным центром в Украине, где не произошло еврейских погромов.

Харьков оставался «белым» около полугода, когда же сюда вернулись большевики, то вернулся и Мордкович. Он возобновил учебу в мединституте, одновременно начал работать в штабе войск внутренней охраны Республики, также известных как «ВОХР». В этом же 1919-м он вступил в партию. Совмещая учебу и фактически военную службу, он работал в «ВОХРе» сначала как секретарь, а затем как культработник до 1922-го.

С этого года начинается журналистская деятельность Вульфа Мордкович. Хотя скорее уже Владимира Морского. Работая в газете «Пролетарий», он использовал именно этот псевдоним и со временем решил изменить свое имя и фамилию.

Через некоторое время «Пролетарий» была объединена с газетой «Коммунист», где Морской работал в должности секретаря отдела до 1924, когда у него начались проблемы…

Забегая вперед, стоит отметить, что у Морского было четыре жены. Уже на следствии, будучи принужденным отвечать на бестактный вопрос следователя, сам он на допросе прокомментировал этот факт так: «Я пытался найти себе жену, которая подходит по характеру». Со своей первой женой, однокурсницей по медицинскому институту, Верой Дубецкой он прожил всего два года. И именно ее донос стал причиной для исключения Владимира Савельевича из партии.

В партийной ячейке были претензии к Морскому, мол он мало интересовался партработой. Однако донос в 1924 году, в то время уже бывшей жены, еще больше сгустил тучи над ним.

Так, в частности, Дубецкая считала необходимым сообщить, что Владимир участвовал вместе с ее отцом в частном предприятии с мыловарения, а что еще хуже, когда женился на ней, то совершил религиозный обряд венчания в синагоге.

Решение партийной ячейки не замедлилось. Морского исключили из партии навсегда и без права восстановления «как «шкурника», который проник в партию ради собственных интересов». Также он был отчислен и из мединститута.

Через год решением ГубЧК аргументация его исключения из партии была несколько смягчена, дословно «за отрыв от масс». Он мог восстановиться на учебе в институте, однако не стал этого делать, но карьеру журналиста продолжил в той же газете «Пролетарий».

Более 10 лет он работал в этой газете сначала репортером, а затем секретарем отдела, заведующим отделом и ответственным секретарем редакции.

Когда в 1936 газета «Пролетарий» закрылась, он перешел на работу в «Харьковский рабочий», где два года был заведующим отделом культуры.

1930-е — это период становления Владимира Савельевича как театрального критика. Морской вошел в театральный процесс вслед за такими выдающимися театральными критиками «березильского» времени, как Ю. Смолыч, И. Туркельтауб, В. Хмурый.

Во второй половине 1930-х их «эхо» еще присутствовало в театральном пространстве, и это возлагало на В. Морского, как на их преемника, значительную ответственность и определенную опасность. Ведь основатель и главный режиссер театра «Березиль» Лесь Курбас был арестован в 1933 и по сфабрикованному делу и отправлен отбывать наказание в Карелию, где его расстреляли.

Первые рецензии Владимира Савельевича, что удалось найти, относятся ко второй половине 1930-х годов. В то время был запущен первый мощный маховик репрессий в украинской культуре, начался «Большой террор». О каких же театрах писал именно в это время Морской?

О «рассаднике» молодой курбасовской режиссуры — театре, который только что был известным на всю страну Советов «Березилем», а теперь стал театром им. Шевченко. Критик упорно стремился быть на передовой, на линии огня.

В 1938 Морской начал работу в газете «Красное знамя», с которой будет связано большинство его успехов и неудач. Вначале он работал здесь сотрудником секретариата, а затем ответственным секретарем редакции.

Но начало германо-советской войны внесло свои коррективы в жизнь и деятельность Морского. Владимир Савельевич оставался в Харькове фактически до последних дней. И когда в октябре 1941 немецкие войска были уже почти на пороге города, он эвакуировался в Узбекистан в г. Андижан.

Здесь он сначала работал на швейной фабрике, а затем вернулся к любимой профессии и стал литературным секретарем газеты «Сталинское знамя».

В мае 1942 войска Рабоче-крестьянской Красной Армии перешли в контрнаступление и планировали освободить Харьков. Именно в это время по указанию Харьковского обкома КП (б) У Морского перевели в г. Купянск Харьковской области, где он 1,5 месяца работал в редакции газеты «СоцХарьковщина» фактически недалеко от линии фронта. Но контрнаступление РККА было неудачным, Купянск оккупировали немцы, а Морской вернулся в Андижан, где продолжал работать в том же «Сталинском знамени» до 1944 года.

С возвращением в Харьков Морской снова начал работать в «Красном знамени» как ответственный секретарь редакции, а затем в течение трех лет возглавлял отдел культуры этой газеты. В 1946-м ему удалось восстановиться в партии, несмотря на предыдущие проблемы.

Большинство биографов, кто исследовал деятельность Владимира Савельевича, отмечают, что кроме яркой индивидуальности, в каждой рецензии Морского также проявлялся вкус. Его отличительной особенностью в критике был универсализм.

Он сочетал в себе глубокие познания в области литературы и драматургии (прежде всего, европейской, а также и украинской, и российской), знание классической живописи, понимание музыки и владения знаниями в области музыкального театра, объективность и глубину в анализе спектаклей драматического театра, широкие познания в области кино.

Со второй половины 1940-х годов Морской как крупнейший театральный критик города был приглашен на кафедру театроведения Театрального института и преподавал «Практикум по театральной критике».

Это приглашение В. Морского свидетельствует о большом авторитете критика, который далеко не всегда лестно отзывался на работы театра, в том числе и его корифеев.

Несмотря на то, что преподавал он не так уж и много (1946, 1948–1949), след его педагогики в культуре Харькова огромен. Учениками Морского были в будущем доктор искусствоведения В. Айзенштадт и автор нескольких монографий о деятелях театра Харькова Л. Попова.

Тот же Айзенштадт, характеризуя Морского, назвал своего учителя «старым газетным волком» и «известным театральным критиком».

Владимир Савельевич был критиком и не боялся правдиво и откровенно говорить или писать о том, что видел на сцене и в кино. Он нередко критиковал советскую драматургию, и говорил, что по сравнению с европейской она находится еще «в пеленках». Морской был из поколения критиков театра, чье образование и культура формировалась в дореволюционный период, поэтому, он не страдал на «бесхребетность».

Очевидно, что такая откровенная позиция В. Морского со временем начала многим надоедать, как на местном, так и на республиканском уровне. Его «доброжелатели» начали заявлять, что Морской является критиком, который терроризирует харьковские театры, мол, он сквозь зубы говорит о лучших советских пьесах и спектаклях и зажил себе печальную славу своими вульгарными шутками. Харьковская организация союза советских писателей назвала его диверсантом, который сталкивал театры с правильного пути.

Все эти возмущения на деятельность Морского в конце 1940-х получили свою практическую реализацию. Сначала в партии, а затем и в МГБ вспомнили о значении термина «космополитизм»…

В марте 1949 Владимира Морского повторно исключили из партии, а также уволили с должности заведующего отделом культуры в газете «Красное знамя» и преподавателя Театрального института. Официальная аргументация была следующей: «…за антипатриотическую деятельность и космополитизм, выражаемый в ряде написанных им рецензий из театрального искусства».

Такая ситуация стала для Морского настоящим ударом. Быть исключенным из партии в те годы было что-то вроде, как стать «прокаженным». От него отвернулось много знакомых и коллег по цеху, только несколько верных друзей навещали его и за игрой в преферанс пробовали утешить.

Владимир Савельевич в течение 7 месяцев не мог нигде устроиться на работу. И лишь в конце ноября 1949 одного из самых известных театральных критиков Харькова взяли на работу на местную кинофабрику, где он будет работать контролером качества до дня своего ареста.

На первых допросах в МГБ Морской искренне не понимал, в чем его обвиняют. Он признавался, что в свое время написал положительную рецензию на пьесу «Дорога в Нью-Йорке», однако под определенным давлением сам же от нее отказался.

Также он признавал, что его ошибкой может быть публикация в газете рецензии его коллеги Льва Лившица на пьесу «Ярослав Мудрый», которая по своему содержанию была «политически не выдержанной и конъюктурной». К слову, Лившиц, как и Морской, был обвинен в космополитизме и арестован также в апреле 1950-го.

Но следователя такие признания не устраивали. Перед ним сидел «террорист и диверсант отечественного театрального искусства» и его следовало расколоть и осудить. С этого времени Морского начали допрашивать ночью, более всего следствие интересовала его антисоветская деятельность.

И вот уже после третьего такого допроса Владимир Савельевич начал вспоминать свои «преступления». Читая протоколы допросов Морского создается впечатление, что он сам старался вспомнить хоть что-то, что бы следователь мог записать, как «антисоветскую агитацию».

Так, в частности, он признался, что после исключения из партии, а также во время работы на кинофабрике он допускал антисоветские высказывания. Что касается конкретных примеров, то он вспоминал, что несколько раз хвалил иностранные фильмы и игру актеров в них, еще в одном случае он хвалил немецкое пиво.

Также Морской вспомнил, что на кинофабрике у него состоялся разговор с одним из сотрудников по поводу празднования 70-летия Иосифа Сталина. Морской говорил, что: «… к 70-летию со дня рождения Вождя народов, видимо будет торжественное заседание, будет установлена сталинская премия и так далее …», а когда собеседник спросил, «А будет что-то для народа?», То Морской ответил — «… если уж поднялась такая шумиха по случаю юбилея вождя, то наверное и для народа что-то будет». Слово «шумиха» было для следователя антисоветским.

Следующие дознания следователя были на грани абсурда. Так, например, Морской в 1927-м находился в командировке в Берлине, где знакомился с работой немецких издательств, газет, театров и кино. Следователь очень хотел доказать, что во время этого визита Владимира Савельевича завербовали немецкие спецслужбы, однако арестант это резко отрицал.

Непонятно по какой причине, но следствие также интересовали контакты Морского с психотерапевтом и иллюзионистом Вольфом Мессингом. Но арестант ответил, что встречался с ним в Харькове во время его визита в 1941 после чего пригласил его к себе на обед и больше ничего.

Дополнительным «преступлением», которое таки смог доказать следователь, была преподавательская деятельность Морского в Театральном институте. Дело в том, что Владимир Савельевич давал задание студентам посмотреть иностранный фильм и написать на него рецензию, но, как отмечал следователь — «давая эту задачу, не обратил внимания студентов, чтобы сосредоточиться на разоблачении буржуазного вредного искусства Запада».

Следствие подходило к концу. Единственное, что еще оставалось — это «антипатриотические» рецензии Морского. Но сотрудники МГБ не были литературными критиками, поэтому отправили их на экспертизу и уже в скором времени получили необходимое для них заключение.

В нем говорилось, что: «…в ряде» театральных рецензий и других статьях по вопросам искусства и литературы имеют место высказывания и оценки космополитического характера, элементы раболепствия перед растленной буржуазной культурой. В ряде статей автор поносит или замалчивает достижения социалистической культуры. В отдельных статьях дискредитировал лучшие черты, свойственные советскому человеку и снижались патриотические достоинства отдельных спектаклей».

Получив такое заключение для чекистов уже не было нужды больше допрашивать Морского. 8 июня 1950 следствие было завершено, Владимира Савельевича признали здоровым и пригодным к физическому труду.

Окончательное обвинения звучало так:

«Проживая в Харькове, на протяжении ряда лет занимался антисоветской деятельностью: являясь театральным рецензентом, протаскивал в своих рецензиях и статьях космополитические взгляды раболепствия перед западной буржуазной культурой, клеветал на советскую драматургию и советских людей. Позднее, будучи исключен из партии за космополитизм, систематически проводил среди своего окружения антисоветскую агитацию, при этом клеветал на мероприятия партии и советского правительства, демократическое устройство в СССР, радио и печать, распространял клеветнические измышления о жизни трудящих в Советском Союзе».

Отдельным постановлением было определено, что Владимира Савельевича после осуждения следует направить для отбывания наказания в общие лагеря МВД СССР.

Кроме этого, Морского лишили права на суд. Его дело отправили на рассмотрение внесудебного органа — Особого Совещания, где дела заключенных рассматривались без их участия, а также без участия защиты.

Так, решением Особого Совещания при МГБ СССР от 23 декабря 1950 Морского Владимира Савельевича признали виновным в совершении преступлений по ст. 54-10 ч.1 (антисоветская агитация и пропаганда) Уголовного кодекса УССР и приговорили к отбыванию наказания в советских концлагерях сроком на 10 лет.

Морского отправили в «ИВДЕЛЬЛАГ», что в г. Ивдель Свердловской области, где он и умер в 1952.

Уже после смерти Сталина, в 1955 жена Морского — Галина Воскресенская обратилась к КГБ СССР с просьбой пересмотреть дело ее мужа, как необоснованно осужденного и посмертно реабилитировать его.

Сотрудники КГБ еще раз допросили ряд свидетелей, а также провели повторную экспертизу рецензий Морского. И уже Постановлением Харьковского областного суда от 4 мая 1956 решение Особого Совещания было отменено, а дело Владимира Савельевича закрыто за отсутствием в его действиях состава преступления.

Так заканчивается история одного из самых известных литературных и театральных критиков Харькова. Того, кто очень часто стремился быть на передовой, на линии огня, «старого газетного волка». Того, кто не боялся прямо и откровенно говорить, писать о том, что видел на сцене или в кино. Морской Владимир Савельевич стал единственным в СССР театральным критиком, заплатив жизнью за свои профессиональные убеждения.

Заметки о заслугах харьковской журналистики.

28 Авг 2023

Да, в ней было много замечательного, знакового, непревзойдённого. Об этом расскажу как-нибудь потом. А сегодня — о наградах. О тех, кто удостоен звания «Заслуженный журналист Украины».

Для начала скажу, что здесь были два источника: Московский и Киевский. Сравнивать их в пору СССР — всё равно что в одну телегу впрячь коня и слона. Вот, к примеру, что круче: медаль ВДНХ СССР, или звание «Заслуженного» Украины?   «Золотое Перо» с дипломом   СЖ СССР, или грамота Совмина УССР?   Конечно, круто и то, и другое.   Сейчас у меня нет ответа на эти вопросы. Есть только то, во что это дело превратилось с 1991 года. В Харькове.

К 50-летию газета «Красное знамя» награждена Орденом Трудового Красного Знамени. А самая влиятельная журналистка Наталия Ивановна Шеховцова, помимо союзного «Золотого Пера», получила звание Заслуженного журналиста Украины. Это бы большой для нас праздник. Мог бы стать Засл. журн. Украины наш редактор Диомид Илларионович Сердитов, но его, как бывшего функционера, лишь накануне юбилея приняли в СЖ. Тогда   считали: если ты новичок, то послужи профессии ещё лет десять. И неважно — на посту главреда или рядового корра…

Ранее этой награды была удостоена легендарная Александра Матвеевна Сытник, редактор «Социалистической Харьковщины». Других не вспомню. Википедия и архивы не помогли разобраться. Знаю одно: чтобы стать заслуженным, надо быть не просто журналистом. Даже в рамках одной республики СССР. Всё изменилось с 1991 года. Здесь я просто приведу некоторые фамилии из Википедии памяти, а вы думайте.

Анатолий Григорьевич Емец. Бывший завотделом сектора печати обкома партии. Нормальный, чёткий, грамотный мужик. Возглавил областную телерадиокомпанию в годы перестройки. К какой-то дате его подали в Киев на заслуженного. И присвоили. Но в тот же момент узнали, что до этого. А.Г. ни одного дня не был обыкновенным членом Союза журналистов..! Конфуз замяли тем, что срочно приняли — даже без положенного года испытательного срока.

Зураб Григорьевич Аласания.   Хорошо повёл себя в момент   «Помаранчевой революции» 2004 года. И сразу же получил «заслуженного». Хотя, как   сам гордо признавался на своём форуме, что и он до этого ни дня не состоял и не собирался состоять в «спилке», а значит не имел билет рядового журналиста, не платил взносы, не участвовал в сборах. Сейчас — не знаю как.

Леонид Логвиненко. Начинал в «Вечёрке». Может как поэт и прозаик он неплох, ту я не в теме, ибо не понимаю что такое «Мисячна соната вийны», но знаю точно: во времена «Вечёрки» Лёня писать совершенно не умел. Зато остро чуял дух перестройки, считая себя патриотом Украины и казаком-наследником. Первый майдан поднял Лёню на высоту в областной прессе, сделал победителем многих конкурсов, а в 2007-м Ющенко присвоил Леониду Логвиненко   «заслуженного».

Борис Евгеньевич Ложкин. Тоже в этой масти. Хотя, мог стать реально хорошим журналистом. Но Боря выбрал бизнес. И даже создал из него империю. И даже удачно завалил этот проект донецким… Но где здесь журналистика, спросите вы? Вот и я о том же.

Николай Николаевич   Соловьёв. Редактор харьковской «Вечёрки». Из партноменклатуры, но с приходом в газету мог дать фору многим не только на 12 этаже Дома Печати. Он реально вывел газету в тираж, он провёл немыслимый по тем временам эксперимент с двуязычием «Вечёрки». Но..!   «Соловей» был крепким мужиком, не скакал на майданах и не бегал за флагами. А потому только при Порошенко, при содействии Ложкина, получил звание Заслуженного журналиста Украины. Буквально за несколько лет до смерти, всеми забытый и отошедший от дел.

Не стал в своё время «заслуженным» Евгений Кушнарёв, публицистическими стараниями которого в Харькове был ментально обеспечен переход под жовно-блакытное знамя. Не получил это звание реальный профессионал Константин Кеворкян. Как не стали в своё время неугодные властям крепкие журналисты Анатолий Тесла  (воссоздавший дореволюционную газету «Южный Край»), Анатолий Мудраков и Мария Санько (Красное знамя), Тамара Логачёва (публицист Лензмины), и многие другие реально крепкие, незаангажированные журналисты Харькова и области. Интересная деталь с Александром Марковичем Бандуркой, который   помимо десятков знаков и ксив   является членом Союза журналистов Украины. Заметьте: простым, рядовым членом союза. Регулярно платит взносы, пишет книги. Но..! Почему-то не стремится получить ещё одно звание «заслуженного» от профессии, в которой реально ни дня не работал. Вот и думайте, кому респект и уважуха, а кому — позор и презрение.

Фамилии привёл навскидку. Понимая и зная, что есть и были в Харькове журналисты, достойные этого звания. Тот же Андрей Цаплиенко, который после «Бури в стакане» ни разу не изменил ни стране, ни профессии. Но таких мало.

Относительно себя добавлю: написано в адрес коллег без зависти и злобы. Ибо давно решил для себя, что медаль ВДНХ и высшие дипломы СЖ СССР, тогда и сейчас намного престижнее дисредитировавших и утративших всякий смысл украинских наград и званий второй древнейшей.

Редкий экземпляр газеты «Красное знамя»

01 Авг 2023

Советский человек — в Космосе. Выпуск  к полёту Юрия Гагарина. Для Харькова, где много сделано для космическойц программы СССР, это больше чем праздник. Первая страница. Красное знамя, Харьков.

Красное-знамя-13-апреля-196

 

 

Выпуск газет СССР: как это было

01 Авг 2023

Нам суждено родиться и начать трудовую жизнь в «переходном поколении». Это редкий момент на изгибе истории, который   меняет моральный и технический уклады общества. Особенно в информационной сфере. Эра гаждетов сейчас многим кажется вечной. А ведь ещё совсем недавно даже телевидение в сравнении с ежедневными газетами играло второстепенную роль. Голубые экраны большей частью развлекали и были мимолётны, неконспектируемы. В то же время газеты давали информацию, которую можно было не только сохранить, но и читать между строк. Но обо всём этом — иной разговор. Сейчас о том, как далали газеты ещё каких-нибудь тридцать-тридцать пять лет назад.

Накануне.

Подготовка завтрашнего номера. Его ведёт очередной заместитель ответственного секретаря. Он   приходит в редакцию после обеда, и начинает работу с обхода отделов, которые должны подготовить в его номер тот или иной материал. Сверяется с типографскими гранками, где лежат уже набранные тексты. Уточняет их размеры и шрифты, чтобы правильно составить макет страницы. За макетами замответсека сидит допоздна. Ибо нарисовать план номера несложно. А вот поди угадай, какие новости поступят завтра, и как оперативно их скомпоновать с учётом концепции номера? Впрочем, это будет завтра…

Типография Дома Печати ХарьковУтро дня выпуска. 9.30. Кабинет редактора.   Доклад дежурного журналиста по   выпуску предыдущего номера: технические моменты, график подачи страниц, работа корректоров, лучшие и худшие материалы.

9.35. Планёрка   членов редколлегии при участии заместителей редактора, ответственного секретаря и его заместителей. Доклад   дежурного замответсека о содержании номера газеты. Обсуждение и внесение поправок в связи с графиком отделов и оперативных новостей дня.

10.00. Приход выпускающего. Эта единственная в редакции должность ответственного за связи редакции с типографией. Выпускающий работает в прямом контакте с дежурным замответсека, обеспечивая порядок и ритм набора текстов, читки гранок и полос корректорами, а также непосредственно — вёрстки. Получив инструкции в секретариате, выпускающий с папкой утверждённых на редколлегии макетов направляется в типографию. В нашей газете его рабочее место располагалось в наборном цехе за массивным дубовым дореволюционным столом.   Этот стол, как и часть другой мебели, использовался с незапамятных времён ещё на Сумской 13. Где начиналось издание газет после революции, включая Донецко-Криворожские и Деникинские издания.

11.00. Начало вёрстки. Верстальщик — номенклатура типографии. Древнейшая профессия. Инструмент верстальщика — шило. Объект — свинцовые наборы пластин с буквами, которые следует разместить в массивной стальной раме соответственно макету.   Руки у верстальщиков грубые, в сколах и царапинах. Нина работает в перчатках, а Володя, уже немолодой на тот момент верстальщик, только   смазывал руки перед работой. Это человек старой школы, не признававшей перчаток. Ибо в перчатке крайне неудобно. В них не чувствуешь как ложится металл, а потому можешь просто не заметить как под набор или на него попадёт   маленький осколок свинца. Эти осколки могуть стать источником больших проблем. В теле текста их называют «марашками». Иногда их ставят умышленно — вплоть до самой печати газеты   на ротационной машине. Как правило, печатники для экономии времени начинают гнать тираж до прихода дежурного по номеру, который должен   подписать газету «в свет». В случае, если дежурный уже на отпечатанном номере обнаружит пропущенную на всех этапах ошибку, печатник останавливает машину, берёт шило, удаляя или добавляя в металл «марашку». После чего тираж продолжают печатать. Но бывали с этими марашками и вполне изумительные случаи. В какой-то период, я его ещё не застал, был в газете заголовок «Пребывание Леонида Ильича Брежнева на казахстанской земле». Длинный такой заголовок, отлитый не самым крупным шрифтом. И как так случилось, а может и умышленно кем сделано, ведь   вёрстка была в одном помещении, да и было сиё в то время, когда очередного редактора «сковыривали». Но так или иначе — по факту сковырнули «марашку-палочку» в букве «р» первого слова данного заголовка. Шума особого не было, иначе страшный повод для него получался. Все легли под плинтус, а ревнивые читатели, похоже, не заметили и не настучали куда надо. Если не заметили, то потому, что такие материалы мало кто читал. А если кто читал, заметил и сообщил куда надо, то те кому надо не решились придать делу достойный невинной марашке оборот.

Продолжение следует.

На снимке: разрушенная типография ДП в Харькове. Снимок из Сети. Удар был нанесён по наводке на автосервис, который размещался на базе типографии. Расплата за рыночные амбиции. Здание восстановлению не подлежит.

Северная Салтовка: трагедия спустя годы

04 Июн 2023

В бытность корреспондентом отдела промышленности, строительства и транспорта, много повидал чудес.  Самыми результативными были публикации, после которых  отменяли решения рабочих, и даже  приёмных комиссий по сдаче объектов. К  публикациям «Красного знамени» присматривались и реагировали. Почта нашего отдела была переполнена письмами, ответами и решениями.

Северная-Салтовка-ХарьковПри строительстве Сев. Салтовки я как-то забрался на какой-то этаж, где  устанавливались панели ДСК.  Рядом был прораб или начальник участка — уже не помню. Чуть ниже  монтажник  приваривал очередную панель, уже снятую с крана и установленную на место. Видя его работу, я  в несвойственной для журналиста манере стал громко ругаться, требуя показать  спецификацию, материалы и ход выполнения работ.  «Бугры»  слегка недоумели: с какого перепугу этот пацан  требует от них чего-то…

Пришлось подвести начальство к монтажнику и показать, чем он скрепляет внешние панели дома. А скреплял он их при помощи одного-единственного куска то ли шести, то ли восьмимиллиметровой проволоки. Просто вваривая её вместо металлической закладной детали, которая имеет свои размеры, толщину и периметр контакта с ответными частями в панелях. Проволока  под дуговой сваркой  (электрод пятёрка) практически расплавлялась, что ещё сильнее уменьшало контакт сварки и, естественно — прочность соединения.  На что «начальство» просто перегляулось, и я понял: такой ход работ — отнюдь не исключение, так сварены все дома, как минимум — на этом участке. А домов, как мы знаем, на Сев. Салтовке построено  много.

Случай тот был  где-то в середине 1988 года. И я о нём написал тогда. И даже какая-то отписка последовала. А в декабре того же года произошло  землетрясение в Армении. Знаю, что многие выводы были сделаны. Но о них  ни народу, ни журналистам  не рассказывали.

Северная-Салтовка-2И вот — современные фотографии Северной Салтовки.  Мало кто понимает, что эти панели отвалились не от прямого попадания.  И не от детонации внутри дома. Их как мощным пылесосом вытянуло наружу взрывной волной и сбросило вниз. От  удара, а вернее — вакуума устояли деревья и машины, осталось  целыми и  невредимыми стёкла и оборудование квартир, а вот фасад дома просто обрушился. Не связанные внешние панели увлекли за собой перекрытия, они ведь тоже  держались на соплях. А если  бы случилось реальное попадание или землетрясение?

Увы, расследовать преступные технологии строительства Северной Салтовки уже поздно. Но ещё неизвестно, сколь прочнее  панельных многоэтажек современные конструкции. Ведь  в наши дни архитектурный и строительный контроль практически отдан на откуп застройщикам.

 

Скриншоты с видео, опубликованного в мае 2023 года. Хоть бы спрятали стыд. Или завалили окончательно. Ведь  дом  к ремонту непригоден. И сколько там ещё таких домов?